Four matching calluses on our fingertips

Я шла по сугробам и по грязи, по лужам и по белому, вымороженному асфальту, покрытому зимними московскими солончаками. Мимо покосившихся гаражей и мимо элиток, мимо майбахов и их надменных пассажиров, мимо пикетирующих жертв Чернобыля, мимо граффити с имперками, мимо бодрых бабушек с полосатыми лентами, мимо отрешенно целующихся, смертельно влюбленных друг в друга лесбиянок. Я шла, как Саша по шоссе, как Нэнси по Кингс-роуд, бесстрашно, как Маруся, идущая в наступление, робко, как селянка идущая по стёжке за водой. И не было никакого другого смысла, кроме этого вечного движения, и, наверное, впервые у меня получилось принять эту мысль без боли.
Но если однажды это закончится, если наутро я умру, принеси для меня белоснежных гортензий. Да, я знаю, конечно, все должно быть не так. И если мир когда-нибудь все же рванет разноцветной петардой, мы должны будем оставить наши тела среди огня и порохового дыма, уйти в вечность, оставшись в памяти лишь на выцветших снимках среди улыбающихся современников. И я хочу, я так хочу оставить красивый росчерк и жирную точку в конце, бесконечно блуждать по мирам и в каждой новой жизни снова встречать тебя. Как в том фильме, который мы однажды смотрели вместе, попивая огненно-горячий пунш. Он был слишком крепким, но это было в тему, внутри от него все горело, и я тоже сгорала, я чувствовала, как с каждой минутой становится все меньше меня и все больше вечности.

With your thought in mind
I walk the streets down to the shore
And I sink into the Pacific
This is evеrything up to now ending
It was nice to believe for a while.
("Beginning in an ending", Against Me!)

Я чувствовала то же самое, и, может быть, тоже шла по улицам, как Лора, где-то на противоположном берегу Тихого океана.
Но я знала тогда, что ты тоже любишь море, что ты тоже любишь меня.
И этого было вполне достаточно.

Уходит из России моя любимая марка парфюмерии - Etat Libre d'Orange (Свободное государство апельсинов). Те самые парфюмеры-бунтари, которые бесстыдно смешивали во флаконах запахи ладана и жевачки, сигарет и мармеладки, спермы и кокоса, крови и сливы. Те самые, что посвящали свои творения художнику Тому из Финляндии и Sex Pistols, те что сочиняли оды лолитам и проституткам, бродягам и актрисам черно-белого кино.В каждую коробку с парфюмом была вложена маленькая брошюрка с историей на английском и французском. Теперь их здесь не будет.
Что и говорить, когда конформизм прописан и в букве закона, и в мозгах, это неизбежно отражается на искусстве, в том числе парфюмерном. В России, за исключением небольшого числа маньяков-гурманов, они оказались совершенно непоняты. Массы предпочитают одно и то же годами, даже если это - ароматы. Я это знаю не понаслышке, поскольку моя работа тоже в некотором роде связана с парфюмерией.
Кстати, их аромат Delicious Closet Queen (Скрытый сладкий гей) в ЦУМе позорно переведен как "Городская королева".
Что мне всегда в них нравилось, так это творческая энергия, с которой они подходили к своей работе. Они воспевают жизнь, и не стремятся заштриховывать неровности. Этакий поэтический подход, как же он мне знаком! Мне кажется, французам вообще это свойственно, они даже статьи про своих политиков пишут так, словно стремятся переплюнуть Бодлера с его дохлой лошадью. Поэтический подход ко всему вокруг, мы - массово - еще нескоро до него дорастем.
Их сайт (на английском и французском)
http://www.etatlibredorange.com/
Может, для кого-то это ерунда, а я, как художник, восхищаюсь их концепцией.

Сижу на залитой солнцем кухне, вдыхаю весну, чувствую, как сладостно в горло стекает лагер. И этот день полон, полон, как мое сердце, как реки весной, и богат, как я богаче всех на свете и ничего мне не надобно.
Помню, как одним утром на нашем карнизе миловались две птицы. Голубь ухаживал за своей подругой, ворковал, раздувал свой грязный сизый хвост. А потом они трахались на нашем окне, так неистово и так естественно. И я поняла тогда, что как бы там ни сложилось, мы обязательно будем счастливы, нам обязательно будет хорошо - здесь, в Отрадном.

Снова вернулось это состояние.
Как здорово, что сердце может, не задумываясь, любить всех сразу!
Мужчину, который свалился с Луны прямо мне в объятия. Подружку, хорошенькую, как Ева. Маму, которая, бывало, осуждала, но все равно всегда стояла за меня горой. Отца, который даже не понимая,продолжал любить.Родственников, ханжеских, но добродушных. Сына, смотрящего на меня чистыми глазами. Чужого ребенка, сжимающего мне руку. Красивую птицу.
Тебя, стойкого как Оловянный солдатик, с глазами прозрачными, как самое светлое стекло. Приятеля, который влюблен в меня уже добрый десяток лет. Друга, который всегда будет только другом, потому что ничего круче дружбы с таким человеком не существует. Мужчину, который не смог меня полюбить. Мужчину, который думает, что никого не сможет полюбить. Мою первую любовь. Гения, которому впервые отсосала. Всех гениев, которых встретила.
Музыканта, у которого по жилах вместо крови бежит электричество. Музыканта, который не знает, что такое звездная болезнь и протягивает мне минералку со сцены.
Панка из перехода, который говорит мне, что мы никогда не умрем - так, что я ему верю. Панков,которые обнимают,как сестру, хотя видят впервые. Моих братьев, которые мне родные, хотя у нас совсем разные родители.
Незнакомца с разными глазами.
Драйвера,который пересказал мне полжизни и потому запомнился. Попутчика,которого вижу в первый и в последний раз.
Собаку. Кошку. Желтый кленовый лист с нашей первой прогулки. Снег,налипший на берцы. Бомжа, желающего мне счастья. Людей, даривших тепло просто так. Людей, которые оставляли после себя одну горечь и помогали стать сильнее. Всех моих учителей. Каждый поцелуй.
Холодное море. Колючую шишку. Красоту хрупкого цветка.
Наверное, жизнь была бы пустой без всего этого.
Я поняла, почему стоит радоваться любви. Любовь приносит только счастье. То, из-за чего мы все частенько страдаем - ревность, чувство собственничества, амбиции, задетая самооценка - не имеет к любви никакого отношения. Любовь же всегда приносит только тепло и свет.
Люди, которые боятся любить, просто не знают, что любовь не только не делает нас уязвимыми. Она делает нас непобедимыми.
Я всегда любила и всегда была непобедимой.
Я это поняла сегодня.

ты слаще меда, чище первого снега, пронзительней звона стекла, больнее удара локтем об угол.
с тобой пространство вокруг оживает и обретает смысл.
после тебя постель остается теплой.
после тебя даже ножи становятся острее, хотя, знаю, ты их не точил.
порой мне кажется, я скучаю по тебе, даже когда ты еще здесь.
а когда тебя нет, и утренний крикливый ветер из окна пробирается по спине, мне хочется выдышать весь твой запах с остывших простыней.

я люблю тебя

Он пришел к нам, открытый, без всякого пафоса, простой и лаконичный, как всякий анархист.
Он играл так, что зажигались наши сердца.
Знал ли он, как вставали дыбом волоски на загривке, как ревело в ушах, как волна за волной пробегала по телу от восторга?Да, верно, он знал, как это бывает, когда не видишь ничего вокруг от нелепого, слепого экстаза. Ведь это нелепость, это полнейшая нелепость! Вы слэймились когда-нибудь? Если да, то вам известно, что если вы упадете, вас тут же поднимут; если вас толкнут, вы тут же услышите извинения. В этом безумном месиве никто вас никогда не затопчет - потому что вы все - одно целое, единое, чистая энергия, настроенная на одну волну.
Смог бы он почувствовать, как я - как каждый из нас - отдает ему свою силу, энергию, свой неукротимый порыв - чтобы вложить его в это нечто, невидимое, невиданное, всемогущее движение вперед? Пожалуй, не смог бы, как большинство людей, которых мы любим бескорыстно. Впрочем, говорить о любви здесь неуместно, потому что это нечто находится вне любви, как и вне всего остального, это нечто, родственное тому, что мы испытываем после секса, когда абстрагируемся от любых мыслей и даже от самой любви - это просто чистая энергия и все.
И тут же это радостное опустошение, когда тебе нечего больше отдать - ты пропотел насквозь, сорвал голос, стоптал ноги в кровь.Я до сих пор помню концерт Г.О., на котором мы вырывали пряди волос и клали на край сцены, к Егору, который убегал сразу после концерта. Его старший брат Сергей, игравший сегодня, не мог этого помнить. Вадим не убегает.
Он случайно задевает меня, вбегая на сцену, чтобы собрать что-то - задевает, и тут же извиняется, слегка трогая за плечо:
-Простите пожалуйста.
И тогда я понимаю, что все еще сижу на подмостках, без цели и мыслей, с опустошением, глядя вникуда. Для чего?
Спроси меня кто-нибудь об этом, я бы не смогла ответить.
Люди вокруг просили автографы, им это было важно.
-Спасибо, - выдавила я. - Спасибо вам.
И слова закончились.
"Это нелепость, это нелепейший абсурд!.." - крутилось в голове.
- Вам спасибо, что приходите,- отвечал он. - Придете снова? О, а это что же? - читает надпись на моей футболке.- ПАНК. Разумное, доброе, вечное. Во! А это правильно!
И пожимает мне руку.
У него крепкая горячая ладонь.
И я снова ощущаю единение со всем миром. Это редкое и очень счастливое чувство. Все правильно, все закономерно. И то, как мы отплясывали сегодня, выплескивая эту неисчерпаемую энергию вникуда - это тоже было - очень правильным - волшебством. Или тем, что можно назвать просто - чистой энергией.

Я помню свой первый поцелуй, помню отчетливо, как это случилось. Мне было 13. Мы с подружками пошли на сейшен - не помню даже, кто играл, все в перемешку, кажется.Была середина осени, промозглая такая, сырая погода. Мы сидели в парке перед зданием ДК и глушили алкоголь, не разбирая. С тобой же я познакомилась уже на самом концерте...

Дима, ты помнишь как я тогда выглядела?Я вот точно знаю, потому что у меня сохранилась фотка с того вечера.Глаза криво подведены черным карандашом, всклокоченные волосы ровно наполовину сожжены перекисью. Черная майка, джинсы синие, мамины. Мама еще не знает, что на джинсах я вырезала дырки.Блин, ну красотка просто, хоть стой, хоть падай. Еще на мне джинсовая жилетка, одолженная у приятеля, вся утыканная булавками -они украдены из бабушкиной шкатулки, где она хранит пуговицы.На руке самодельный напульсник - канцелярские кнопки на дермантине.Руки истерзаны бритвой, а поверх замотаны черными шнурами во много слоев.Я постоянно носила эти шнуры и так туго их завязывала, что запястья у меня так и остались тонкими.

И когда мы успели познакомиться? Все как-то очень быстро случилось. Со сцены заиграли какой-то медляк и мы стали танцевать.Я не помню, чтобы меня до этого кто-то приглашал на танец - по-моему, не было такого. На тебе был огромный серый свитер грубой вязки,почти до колен. Когда я касалась твоих плечей и рук, мне казалось, что я трогаю пуделя. Свитер пах шерстяным теплом.Потом ты еще что-то говорил, но было плохо слышно из-за громкой музыки.Мы как-то внезапно сблизились и наши губы слились.Первый поцелуй со вкусом сигарет и горечью только что выпитого пива.Сначала я даже не поняла, что произошло, ощущения были какие-то странные - что-то мягкое, скользкое и упругое тихонько движется во рту. Не приятно и не противно - странно, одним словом. Секунд десять прошло, прежде чем я поняла, что это и есть то самое, первый поцелуй, я же его так ждала!И тогда я расслабилась и поддалась этому.

Так мы негласно стали встречаться. Или мне показалось?
Ты приводил меня домой, тогда еще существовала эта улица и этот дом.Старый двухэтажный дом.
У тебя в комнате валялась пара одеял и куча всяческого хлама.Идя по квартире, нужно было постоянно перешагивать через колонки, коробки, гитарные шнуры...Вся стенка у тебя была исписана и изрисована. Похоже, каждый, сюда входивший, оставлял надпись на память.И я тоже записала там свои стихи, из самого раннего, очень детские и очень грустные.
Помню, как мы подолгу сидели, слушали музыку, а потом ты расстегивал джинсы и я делала то, что мне и самой ужасно нравилось...

Знаешь, я пишу все это, сидя на клумбе анютиных глазок. Я очень люблю эти цветы, они у меня ассоциируются с радостью и волей к жизни. Я сижу и втыкаю на Садовое кольцо.Странно все это, я помню, в те времена, если кто-то из ребят ездил в Москву (один! без родителей!), то мы слушали его рассказы так, словно он с Северного Полюса вернулся...
Вот я сижу, а на меня очень странно косятся люди.А мне хочется, чтобы мимо прошагали какие-нибудь панки, и я бы тогда стрельнула у них немного пивка.
А они все не идут почему-то.

А ты ведь теперь не такой, да?

Однажды я спела для тебя. И мы после этого стали петь песни на улицах. А потом ты пригласил меня на бэк-вокал в свою группу!До сих пор испытываю все тот же детский восторг. Мы притаскивались на репетиции впятером и отдавали по десятке хозяину реп-базы. Этот чувак здорово смахивал на торчка.
А дальше начиналось чудо-действо. Гитары взвывали, взвизгивали, фуззили, фонили в колонках,неловко бухал бас, прозрачно позвякивали тарелочки.Иногда что-то совсем не получалось, иногда выходило почти хорошо, как бы то ни было, я была счастлива!Я ведь ощущала себя настоящим музыкантом!
Помню, как я переписывала от руки твои тексты, чтобы выучить наизусть, а ты смеялся, когда я делала ошибки. Я не знала, что такое напалм, не представляла, чем занимается медицина катастроф, даже слова "прораб" не могла написать грамотно.Твои панковские, остросоциальные тексты я понимала дай Бог если наполовину!Но ведь мне только исполнилось 14! Ты был на три года старше, а это все равно, что пропасть. Сколько раз я жалела потом, что встретила тебя слишком рано! Даже будь мы ровесниками, я всегда была бы позади на десяток шагов. Ты и в школу пошел в 5 лет, и экзамены в институте сдавал разве что не экстерном.

Знаешь, я уже так долго сижу здесь, что мне кажется, если я вспомню все, то анютины глазки завянут и настанет осень. И тогда можно будет незаметно плакать, потому что пойдет дождь...

Помню, как картинку: ты сидишь у меня на даче, моя мама задумчиво наблюдает твои манипуляции с газетой и горкой зеленых бошек.
-Ты что, будешь ЭТО курить здесь, при мне? - удивляется мама.
-Ну конечно.

Ты очень красиво улыбался. А в остальном ничего приметного в тебе не было. Волосы темные, глаза очень светлые. Одежда совсем простая - рубашка в мелкую клетку и короткие бриджи, смешно вышитые по нижнему краю "козликом". "Сам вышивал", - хвастался ты.
Тебе не нравились ребята, которые разгуливали в модных майках, дорогих английских берцах и косухах с килограммами металла.
"Фу, декораторы!" - только и говорил ты.
Еще помню у тебя был длинный черный кожаный плащ. Из той породы, что только в секонд-хендах встретишь.Однажды я на спор залезла в фонтан, в одежде, потому что стеснялась раздеваться. Потом, когда все изнемогали от жары, я дрожала от холода, и ты меня прятал под этим плащом...

Мне так жаль, что мы поругались. Знаешь, после этого что-то внутри у меня опустело. Прошло 10 лет, а пустота осталась...
Твоя группа распалась. Ты побросал вредные привычки и занялся совсем иной музыкой.

С тех пор я видела тебя только дважды. В первый раз мы случайно пересеклись, и я попросила тебя записать одну из моих песен.К тому времени ты уже соорудил дома, на новой квартире, небольшую студию. Я сидела, играла на твоей гитаре, а ты смеялся, сравнивая это с Гражданкой.Потом ты сам доигрывал куски песни, накладывал сольные партии...Я сохранила тот диск. Не похоже это ни на какую Гражданку.Я пришла к тебе писаться с мужем - я тогда уже(или еще?)была замужем. И все-таки, когда я пела, сидя напротив тебя, мой голос дрожал. Это слышно на записи. За это я и не люблю ее.
Потом я случайно попала на твой концерт. Это был последний раз, когда я тебя видела. Ну а ты со сцены вряд ли мог меня разглядеть.
Что случилось после, я не знаю.

А ты знаешь, Дим, что я до сих пор считаю тебя гением?
Помнишь, тебе очень нравилось, как я пела песни Янки. С тех пор я почти все их забыла. А твои песни помню до сих пор. Некоторые даже могу сыграть. Даже помню одно гитарное соло! Нет, это уже не я помню, это мои пальцы.

Почему так, а?

Как же мне не хватает подруги!
Подруги, которая пришла бы, если бы я позвала, даже без повода. Ей можно честно рассказать о том, что с тобой случилось, а она даже не скажет тебе, что ты сама во всем виновата.Ей можно откровенно поведать о том, чем ты мечтаешь заняться в постели, и она не заявит, что ты извращенка.С ней можно часами выбирать белье, пойти на панк-концерт, в театр или к гинекологу - и знать, что ей не будет с тобой скучно. С ней можно наряжаться, можно делать друг другу маникюр, красить волосы, меняться одеждой и целый день хохотать, торча у открытого шкафа.Ей даже не страшно показать скелеты из этого шкафа...Можно исступленно драться подушками или хихикать сидя в ванне с пеной, и не думать, что делаешь что-то неправильно. Можно рисовать хной у нее на ладонях, можно шептаться о чем-то своем в бесконечно долго плетущемся автобусе.Можно спорить с ней о религии или политике, или делиться последними новостями, а можно громко распевать песни Ермена под гитару или до темноты гулять в лесу, а после квасить пиво в бане.С такой подругой одинаково хорошо пить и чай, и водку, с ней можно сидеть в кафешках, находя бесконечные темы для разговоров.С ней хорошо даже просто молчать.С ней можно ходить на тусовки и веселиться, или тихонько сидеть дома, можно спать с ней в обнимку и целовать ее, если сделалось грустно, потому что она такая хорошенькая, что ее нельзя не любить.

Половина, чем же мне заполнить ту пустоту,которую я ощущаю с тех пор, как ты уехала?

Самое красивое в мужчине - это сочетание доброты и смелости с насмешливой линией губ.

Многим людям неприятно, когда они видят целующиеся парочки в метро - они начинают возмущаться или отворачиваются.  Я - начинаю улыбаться. Я понимаю этих людей, и мне радостно. Поцелуи - вот чего нам всем недостает. Я знаю, что поцелуй - это одно из самых сильных любовных переживаний - если не самое сильное.  А еще я знаю, что совсем не все умеют целоваться. Правильный поцелуй никогда не надоест, и каждый новый раз будет новым. И время - то, что еще утром кусало за пятки, будет без дела сидеть в углу до следующего утра - с того самого мига, когда его губы коснутся моих, и весь мир потеряет значения, сомнения и иллюзии, убеждая, что все идет правильно - по крайней мере, сегодня.
"Мне слойку с черникой, зеленый чай и поцелуй, пожалуйста!" Только такой, чтобы заставил меня трепетать, чтобы я забыла враз и прошлое и будущее. Безвозмездный  дар нежности, легкий как перышко, чистый, как белая голубка, отпущенная в небо. Я хочу, чтобы у меня было несколько этих томных минут,  сладковатых, как сливки, терпких, как вино, с запахом ветра и дыханием любимого. Несколько тягучих карамельных минут. 
А другие пускай спешат, если хотят.
Что поделать, похоже я так и не выросла. Под слоем грима, под цифрами даты рождения в паспорте - так и осталась шестнадцатилетней...