Four matching calluses on our fingertips

О, я поняла. Это гештальт такой. Познавай себя, Настя. Чтобы не скучала. Слишком хреново? На, добра и тепла, любви, и чтоб никто не ушел обиженным. Хорошо до невозможности - на, отведай пиздеца, привыкай, так тоже бывает, и наблюдай, наблюдай за собой. Расслабилась и улыбаешься - на говна на вентилятор, попробуй сдюжь и эту эмоцию. Раскисла? Держи эмпатию, она тебя подбодрит. Беспомощность, злость и непонимание, любовь и ненависть, неготовность ни к чему, кофе и вино, ощущение, что вот это и есть то, последнее. Поздние закаты и крашенные скамейки. Вот эти вот, мои личные гештальт-терапевты. Когда-нибудь сделают сильнее, если не убьют.

Крымский мост тоже покрасили. Даже буйну голову к реке не склонить.

Снилось, что у меня есть личный кабинет и на прием ко мне огромная очередь...снов! Сны стояли и ждали, заходили строго по одному. Приемные часы были на исходе. Когда я наконец проснулась, мой рабочий день во сне закончился, а часть снов из очереди так и не дождалась приема...

Пока мы заправлялись пивом в Старом Амбаре, попутно пытаясь - впрочем, совершенно безуспешно - подружить диафрагму с выдержкой в Половинином Canon'e, Адель рассказал мне про исследования Яна Стивенсона и то, как он доказывал существование реинкарнации. Я к таким вещам всегда достаточно спокойно относилась, но без фанатизма - не буду никогда всякому-разному верить сразу. Но в последнее время мне стали сниться странные сны - удивительно реальные сны о том, чего со мной никогда не случалось. В одних я вожу машину - знаю, как переключать передачи, чувствую педаль под ногой, чувствую, как авто меня слушается. Даже ощущаю в руке округлость ручки переключения передач, и, кстати, в левой руке. Выходит, я во сне езжу на праворукой механике что ли?.. Я вообще-то машину даже завести не умею, не то, что сдвинуть с места. Но какая на ощупь ручка помню и в реале. В других снах в меня стреляют. Повторяется это регулярно. Стреляют один раз, или дают очередь. Я чувствую, как пули прошивают тело. Каждая оставляет рвущую острую боль. Я слышу как стучит сердце - все медленней, если выстрел приходится в него. Иногда во сне я умираю. Несколько раз меня расстреливали на какой-то площади. Самое забавное, во сне нет страха перед болью или смертью, лишь тупая досада, ощущение конца. В меня никогда не стреляли, мне не с чем сравнить эти ощущения, я не могу их помнить. И все же реальность этих снов волнует мое воображение. Откуда же эта память? Прошлая жизнь? Параллельные реальности? Что?

Кто я? Зачем я здесь?
или может
Кем я была?

Обо всем этом я думаю после разговора с Аделем.
И да - мне страшновато.

Вообще-то, я не принадлежу к числу тех женщин,которые каждый день выслушивают сотни комплиментов. Я не Леди Мэри, красоте которой салютует каждый встречный. И все же, я всегда была довольна собой процентов этак на 90, и потому списывала невнимание к своей персоне на счет стандартов красоты, в которые не вписывалась. Это было даже удобно: ведь на мою персону чаще всего обращали внимание самые интересные, неординарно мыслящие люди.
Не расстраивалась я и тогда, когда внимание окружающих мужчин целиком отдавалось моим подругам. Девочки флиртовали и кокетничали с парнями, я же умудрялась разговаривать с ними по душам и иногда получала взамен такую дружбу, драгоценней которой, пожалуй, не бывает ничего на свете.
С Надеждой я познакомилась на втором курсе института. Яркая, веселая брюнетка, с пухлыми губами и чудесной фигурой - мы познакомились случайно. Она была не похожа на других -кокетливая, но не легкомысленная, она обладала одновременно красотой и эрудицией, и понимала с полуслова то, что другим невозможно было вдолбить за целую жизнь. Чем больше мы общались, тем интереснее становилось. Девочка-панк и девочка-спортсменка, мы оказались такими разными, и такими похожими в то же время,и все-таки нам больше ни за что не хотелось расставаться. Мы стали лучшими подругами, и все нас называли Половинами. За моей половиной Надей ходили толпы поклонников, может быть, поэтому вокруг нас всегда царило веселье и вино текло рекой. Это были прекрасные годы.

Лишь однажды мне удалось переплюнуть Половину. Мы сидели в парке с двумя нашими приятелями из института и потягивали пивко, когда к нам незаметно подошел престарелый бомжик. Услышав просьбу помочь с деньгами, наши парни хотели было пересесть, но Половина начала выуживать мелочь из кошелька и ссыпать ее в руки нищему. Он поблагодарил Надюху, потом взглянул на меня и молвил(дословно):
-Ты самая красивая женщина из всех!Я ослеплен!
Ну, мы посмеялись скептически, и все-таки мне отчего-то стало очень тепло, и я поблагодарила дедушку за добрые слова.
А Половина как-то нахохлилась, и лишь после ухода парней мне удалось выяснить, почему.
- Ну вот!- раздражалась она. - В кой-то веки не накрасилась, и я уже некрасивая!
- Постой! - моему удивлению не было предела. - Он вовсе не сказал, что ты некрасива!
- Все равно! - не унималась Надя. И, хотя, конечно, это было больше в шутку, я видела, как ей хотелось во всем быть первой.
- Солнышко, но ведь это просто подвыпивший бомж!!!

Мы потом еще долго смеялись над нелепыми комплиментами, над тем, как важно женщинам внимание, над отношениями и флиртом, над стандартами красоты и над собой.

Половина и сейчас осталась прежней. Прежней осталась и наша дружба. Я до сих пор всем сердцем влюблена в эту женщину, и стараюсь видеть ее как можно чаще, несмотря на то, что живу теперь слишком далеко от нее...

Что касается стандартов красоты и привлекательности, то с ними тоже не произошло особых перемен, и сегодня они снова передали мне пламенный привет. В магазине женского белья. Не успела я принести на кассу трусики с подтяжками для чулок, как продавец-мужчина начал со мной заигрывать, называть меня развратницей и предлагать мне в комплект другие горячие одежки. И я смутилась. Смутилась и подумала о том, как это глупо и банально: женщины покупают красивое белье и чулки, чтобы нравиться мужчинам, мужчинам нравятся женщины, потому что на них красивое белье и чулки. Волшебство взаимного притяжения люди умещают в пару десятков стандартов красоты. Я думала об этих стандартах, держа в руках крошечный кусочек кружевной материи, и густо краснела. Отличаемся ли мы вообще друг от друга, находимся ли вне стандартов? Я под своей косухой, отличаюсь от других женщин? Или я точно такая же? Я краснела и ощущала себя привычно чужой всему миру. Я вышла на улицу - холодный ветер выдул из головы стандарты, и я снова вообразила себя непохожей ни на кого.

Они ехали в машине, далекие, как полюса Земли. Он был успешен, но не был счастлив, а она была хорошенькой, но не была красивой. А еще она была умной, но не была успешной. Так, словно кто-то похоронил в ней тысячу талантов. Ей ничего не удавалось, а ему удавалось все, и он гордился этим, а она жила сама по себе, как кошка. И он вечно ожидал ее в городах, из которых ни один не был ей родным. Но она никогда не жаловалась. Ее сильный характер скрывал невесомую, словно сотканную из кружев душу, а его вечное недовольство было лишь маской, скрывающей недобитую чувственность. Он погряз в бесконечном выполнении служебных обязанностей на работе, она не знала стабильности. Им ничего не оставалось больше, кроме как просто ехать вперед. Всю жизнь они притворялись, будто не интересуются друг другом. Они никогда не были вместе, им лишь приснилось, что один любил другого и однажды потерял, и они ехали вникуда, мучаясь этим странным притяжением противоположностей. По радио кто-то пел о том, что завтра никогда не наступит. В ней было слишком много цинизма, а в нем - чересчур усталости. Он всегда делал, как она просила. Она крутила им, как хотела, а он как хотел крутил руль автомобиля. Они могли бы стать героями дерьмового романа с несчастливым концов, но судьба сложилась иначе. Они слишком хорошо знали друг друга, чтобы когда-нибудь проститься насовсем, и были слишком разными, чтобы ужиться. Между тем, они не могли существовать друг без друга, как белое не бывает без черного, свет без тьмы, а любовь без ненависти. В хитросплетении собственных жизней они много смеялись и избегали смотреть друг другу в глаза.
Когда я смотрела на них, мне казалось, что я знала их всегда. Казалось, будто они существовали задолго до того, как я пришла в этот мир контрастов, мир, где он всегда успешен и несчастлив, а она - умна и неустроенна.

Такая погода, как сегодня - когда резко ударяет холодом посреди знойного мая или в разгар ласкового сентября, - всегда напоминает мне о наших с мамой позднеосенних поездках на дачу, на огород - в ту пору у нас еще был огород. Мы тащились туда без особой цели - надевали штормовки, старую обувь, какую не жалко, укутывались в теплые свитера с горлом и потом долго-долго ждали автобуса. Ездили мы обыкновенно без папы - он в основном был в командировках, а потом его не стало, и мы уже совсем всегда ездили только вдвоем. Автобус, везший нас, всегда был пуст, кроме нас еще два-три человека. У нас с собой была большущая пустая сумка. На объездной как будто бы вечно моросило, фуры тащились медленно, чаще заезжая в кафе, чтобы выпить кофе и погреться. Я всегда любила эти бессмысленные поездки, всегда такие безмолвные, полные какой-то задумчивости. Осенью мы почти ничего полезного не делали в этом огороде - разве только собирали последний урожай яблок - розово-белых, корявых и червивых, но всегда упоительно-сладких. Иногда мы сжигали мусор и сорняки. Когда я ворошила кучу сухой травы, из-под нее врассыпную кидались ловкие тельца прытких ящериц, салатовых и коричневых. Птицы больше не пели, озябшие деревья теснее жались друг к другу. Наши шесть соток располагались в поле, по соседству с сотнями других огородов, принадлежавших кому-то еще. Пронизывающий ветер дул со всех сторон, и руки краснели и опухали сами собой. Домика у нас там не было - вместо него стоял ржавый железный вагончик, в котором было невозможно согреться. Больше всего мне нравилось, когда мама доставала из сумки термос с чаем и ставила его на столик в этом самом обдуваемом ветрами вагончике. И мы тихонько ели бутерброды, почему-то всегда из булки и вареной колбасы, а еще холодные, просто ледяные, сваренные вкрутую яйца. Я всегда подолгу разглядывала желток - сизо-желтый, он напоминал мне бледный и далекий диск полной луны. Чай из термоса был такой горячий, что я всегда обжигала язык, зато пространство вокруг словно согревалось, а изо рта валил густой пар, когда мы говорили. С тех пор я полюбила пить огненно-горячий чай на холодном ветру.
Так мы проводили час или два: мама осматривала деревья, ощупывала кустарники, срезала последние, замерзающие хризантемы, складывала в сумку яблоки; я пыталась подпалить недосушенную траву, она не горела, а только дымилась, а я гонялась за ящерицами. Потом мы уходили, так быстро, что было непонятно, зачем тогда вообще приезжать. Наверное, маме просто почему-то хотелось приехать - я никогда не спрашивала, мне просто нравилось проводить время с ней. Мы говорили обо всем на свете, или вообще молчали, когда всё и так было понятно, а потом снова садились в пустой автобус и ехали обратно.

Спасибо прекрасной koshkofil за то, что она так здорово умеет организовывать интересные тусовки, а в Москве - еще и выбирать из интересных тусовок самые интересные!Еще одни позитивно-познавательные выходные для меня закончились, я побывала на двух выставках, повидалась с дюжиной приятных мне людей и купила несколько чудесных вещиц и книжечку почитать)Ну сегодняшний день пускай остается ложкой дегтя в бочке меда - 14 февраля не стоит принимать в расчет, поскольку для меня он всегда превращается в недоразумение.Ну еще бы, все влюбленные целуются-милуются по кафешкам, кушают вкусняшки и дарят друг другу всевозможную романтическую фигню, я же во все времена оставалась и продолжаю оставаться на обочине. Мне иногда кажется, что день влюбленных придумали специально, чтобы надо мной поиздеваться. Да и похуй. Ну не для меня этот праздник, ну и что с того? есть много других вещей, которые действительно для меня) Вот этот вкусный коктейльчик, например)И эта музыка из колонок - она точно для меня) Пока есть мощь в колонках - у меня остаются силы улыбаться. Да, замечательные московские прогулки в компании Феллини и других друзей - тоже для меня! К чему я все это? Спасибо, Феллини. Спасибо, ребята.

А почему грязные волосы пахнут печеньками?

Еще я решила, что я слишком влюбчивая и впечатлительная. Кто готов меня профилактически ебнуть по голове?=)

Тоска обуяла меня
По непрожитой жизни моей,
Как будто смогла потерять
То, чего не было никогда.
И так захотелось пойти
Вникуда по пустыням аллей,
По продрогшим твоим площадям,
По асфальту, по корочке льда.

Оглянись, эти стены хранят
Чувства, судьбы десятков людей.
Задержи на них взгляд, милый друг,
Посмотри, да беги поскорей,
Они созданы для долгих дум,
Для прогулок с бутылкой вина,
Чтобы грусть и печаль переулков твоих
Я одна могла выпить до дна.

Город смотрит в глаза тебе тысячей глаз,
Колет в бок миллионом локтей,
И куда б ни пришел и ни сунул свой нос -
Будешь лишним немного везде.
Одиночество средь серой массы людей
Отрезвляет и силы дает,
Я одна, и мне лучше -
Когда я одна, я могу идти только вперед.

Как так вышло, что места мне нету нигде?
Где тот город, что станет родным?
Уезжаю, но все-таки, буду скучать,
Я прошу: оставайся живым.

Я пройдусь вдоль реки и замерзну слегка,
У стены покормлю голубей,
Я люблю безответно, бездумно люблю,
Дни нетраченной жизни своей.
Я поем чебуреков, их кофе запью,
Обожгу свой несчастный язык.
Я хотела бы знать, только честно ответь:
Город тоже немного привык?

Я сдуваю пушинки с озябшей души
Прямо в лица прохожих людей,
Мыльные пузыри своей бедной любви
Я хочу подарить им скорей.
И мне жалко травы, ей сейчас холодней,
Свой беречь изумруд под снегами зимы,
И мне жалко людей, хотя честно сказать,
Здесь есть те, кому быть здесь - важней.

Я сложу самолетик из рекламных брошюр,
Оптимизмом поддельным напичкан проспект,
Буквы гнусной рекламы на крыльях видны
но сейчас стали вдруг никому не важны -
его первый и последний полет:
Первый мой самолет тонет в мути яузских вод.

И я иду по бульвару, я смотрю вникуда,
Со всей дури вдыхаю чудовищный смог,
Я хотела бы чтоб, точно так же, как я
Город тоже меня помнить мог.
И я глажу стену, каждая хороша,
И ботинкам ништяк двигать по мостовым,
И в каждой улочке - шарм, в каждом доме - душа.
Я хочу оставаться здесь с ним.

Я могу не успеть, я могу не суметь,
Я хочу все сейчас рассказать,
Я до дня хочу вычерпать серую грусть,
Целовать глазами лепнину домов,
Словно больше сюда не вернусь.

2 ноября 2009
Москва(с)